Время чёрной вороной
сидит, или вдруг взлетит...
И так легко, просветлённо
вспорхнёт за нею петит
листвы пожелтевшей клёна...

А ты стоишь и молчишь,
забыв о делах, умилённо.
И, кажется, что летишь...

*

Дворник улицу метёт,
чтобы чисто стало всё,
обхожу, чтоб не мешать –
я не знать.

На задворках ойкумен
много всяческого хлама.
Я не научилась плавать
между жизни перемен.

Раньше быстро и вприпрыжку,
а теперь бреду с одышкой.
В лужах небо глубоко.
До покоя далеко.

*

Обнулился список слов.
За окном густой туман,
спят усталые дома –
в полумраке жизней тьма.

С освещением углов
тихо возится Земля:
солнце вскользь и ниже взгляд,
треплет жизнь молитвослов.

Ищешь звонкость ноты "ля",
но и с музыкой облом.
Как и с Музами – молчат –
стал кусачим злобный чат,
сплетни свежие шкворчат,
увеличивая смрад...

Лучше это не писать,
не уродовать тетрадь,
только где же в этом соре
слов несплюнутых набрать?
Вот и пишется мура,
полузимний низкий мрак...

Непогодится с утра.
Голубей кормить пора.

" Мы тоже спрятались до весны"
Ольга Лебединская.


И мы, как глупые пингвины,
свои тела хранить пытаясь,
то голову засунем в книгу,
то в мелочный, как гречка, быт,
сирены долго не летают,
тревоги ощутимо-длинны,
в надеждах прячась, рассужддаем
о злых превратностях судьбы...

Отстирываем пятна с пледов,
чтобы почище и надёжней
закрыли нас от всех пришельцев
и прилетельцев, может быть,
читаем в новостях последних,
упорно ищем мир меж строчек,
пытаемся былые сказки
и обещания забыть...

А с неба дождь, как многоточья,
спасибо, что не сыплют Грады,
их градины невыносимы,
храни нас, занебесный Бог!

Вот так уйдёшь в стихов мальдивы...
Да, помню, к ним ещё по морю,
а можно просто виртуально,
играючи, пока есть свет,
бродить по пламенным рассветам,
под пальмами, которых нет.

Пишу, пока она стирает,
моя машиночка родная...
Засунуть бы в её глубины
умы, больные от войны,
насыпать правды, чтоб не ныли,
и горсти страхов от убежищ,
и горы боли от развалин,
и горести смертей до неба
и отстирать до белизны.

Поникшие хризантемы. Ещё не зима.
Листья судьба подстелила, чтоб мягче падать.
Летела Земля по орбите, не зная сама,
что люди ракеты придумают, злые Грады.

А ветер ерошит листья, душу, траву,
настырно и беззастенчиво лезет за ворот.
Вчера я ещё не знала зачем живу, –
до той пустоты, которая стала чёрной.

Теперь понимаю: Малевич видел войну,
её комендантскую и неизбежную стылость.
Держу на плечах усталое небо, страну,
которым давно это всё должно опостылеть.

И взгляд виноватый терпнет на лицах старух,
которые не привыкли просить подачек.
Но вот пришли и стоят на холодном ветру,
а очи их никнут цветами. И плачут, плачут...


*

Рыжий, ветвистый и трогательный закат
нежно окрасил всё, что давно наболело,
то, что с утра седеет, что неумело
пишет, хоть и неверной стала рука.

Ветви устали чёткость, листву хранить.
Скоро нырнут в комендантскую тьму и звёзды.
День так стремится сделаться вечером поздним,
чтоб тишину и мир от войны таить.

*

Вот не о чём писать. Ну разве о вороне,
что молча, ни о чём не хочет говорить.
Сидит сухим сучком на неба синем фоне
на ветке, что посмела бесстыдно оголить
свои кривые руки, застывшие в молитве
о мире, что бредёт неведомо куда.

Среди красы Земли опять кровопролитье.
Видать не далеко до страшного суда...

Что-то есть во мне, а может
и не важно: есть ли, нет,
на осенний лист похожий
в жизнь просроченный билет.
На ветру дрожит и хочет
улететь ли – убежать
от мороза тёмной ночи
и от инея.

Как жаль,
что одна лишь жизнь у листьев:
улетят, сгорят в огне,
очень яркая харизма
им досталась, да и мне:
трепетать и красоваться,
лепетать слова любви.

Жизнь подмостки без оваций.
Пусть свободу сохранишь,
лишь свободу приземлиться,
стать морщинистой, сухой.
Лишь свободу стать страницей,
недочитанной тобой.

В ней листок лежит закладкой –
дочитаешь – возвратишь.
Фантик от конфеты сладкой...
Просто память.
Просто тишь.

*

Окончание тетради.
Скрученные уголки.
Поседевших мыслей пряди.
Околесица навскид.

Перечёркнутые строки,
поперёк и вдоль поля,
продолжаются уроки
и подсолнечна земля.

Кошка ищет приключений,
ловит мошку на окне.
Мысли – масса разночтений
и раздумий, и сомне...

За окном опять тревога
прямо с раннего утра.
Просишь мирный день у Бога,
остывающего Ра.

*

Листья осенние, тихо прилёгшие,
летние сны досмотрев,
так лепеталось вам, шелесты лёгкие.
Скоро сотлеть ли, сгореть...

И горьковатым дымком, сизым облачком
всем вашим дням и словам –
к небу взлететь. Невесомые торбочки
счастья, что выпало нам.

Вот и хожу по ковру разнолистному.
Слышу, ну как не слыхать?
Души раскрыты ладонями чистыми:
всем, кто остался, махать.

*

Ах, какая лавочка – присесть –
созерцать, внимая, чутко слушать
не фигню с динамиков, кассет,
а Земли дыхание и душу.

Листьев откровенья, пятерни
трогать, собирать в букетик яркий.
Паутинки вяжут тихо Парки,
чтобы мир в метаньях не поник,
чтобы удержался на лету,
или на плаву, а может просто
стал ходить к другим и разным в гости.

Чтоб узнали, что ещё живут
странные отшельники на свете:
комкают и в сор швыряют муть
всех войны проклятий, междометий,
берегут надежду на планете
на любовь, которая жива,
никогда, никак не перестанет,
не страшится лет и расстояний
и не даст в обиду никому.

Низенький штакетничек... за ним
отражают небо октябрины.
Осень усмиряет говорливых,
заодно и очень горделивых,
чтобы, не обидев, сохранить.

*

А любовь обитает внутри,
ищет только достойный ответ,
заставляет идти и идти
на любой нерешительный свет.
Только трудно найти в унисон
зажурчавшую даль и зарю.
Снится и продлевается сон...
Я с тобой говорю, говорю...

Напишешь кратко: "Живы?" – "Живы, да."
И легче на душе, и день улыбчив.
"Отбой тревоги!" – и светла вода,
что в небе облаками.

И по-птичьи
чирикнет, быстро спрячется в кустах,
а если полетит, то недалече.
Считаешь листья палые до ста,
но от бессонницы никак не лечат.

А утро – вот оно – с тяжёлой головой
и с чашкой кофе? – нет – воды с плацебо.
Затих ракеты страшной гром и вой.
И где-то в бункере лютует цербер.

А в окнах отражаются лучи,
а стёкла – накрест, небо, значит, тоже.,
а звук сирены злобно-нарочит:
так надоел, но всё ещё тревожит.

И, где-то, среди хлама этих дней
всё ищешь незапятнанные кровью.
Чтоб не банально о своей земле.
С незамутнённой от войны любовью.